Парень помялся: "Спасибо". Он вышел, закрыв дверь. Иосиф, вздохнув, намочив какую-то тряпку, вытер лицо капитана. Тот злобно, пьяно выругался.
— Геморроя же у вас нет, месье Этьен? — почти весело спросил Иосиф, снимая рубашку, смывая засохшую кровь у себя с плеча. "Вот и славно".
В каморке Джо пахло солониной. "Держите, — парень протянул Иосифу оловянную тарелку, — я вам оставил. С припасами у нас не очень хорошо. Ничего, сейчас дойдем до Кубы, там свиней настреляем. Как Черный Этьен?"
— Спит, — Иосиф посмотрел на тарелку и решительно ее отодвинул: "Мне этого нельзя, я еврей. Дайте какую-нибудь галету, есть же у вас? И вообще, — он присел к столу, — я же вижу, вы не из этих. Как вы сюда попали?"
Мальчишка зарделся. "Я юнгой был, на британском капере. Черный Этьен нас у Синт-Эстасиуса расстрелял. Взял меня в плен. Потом, как понял, что я навигацию знаю — стал держать при себе. Он, если не в запое, то хорошо соображает".
Иосиф сгрыз галету и сердито спросил, слушая плеск воды за бортом: "Зачем вы тут сидите? Бежали бы".
— Я не могу, — мальчишка хмуро, исподлобья, посмотрел на него. "Теперь не могу. Я хотел, да…, - он не закончил. Взяв фонарь, Джо поднялся: "Пойдемте".
Они долго спускались вниз, по узким трапам, в пахнущую солью и гнилью черноту. Под ногами пищали крысы. "Пригнитесь, — угрюмо велел Джо, — тут совсем низко, это грузовой трюм".
Мальчик прошел в самую глубь. Иосиф, прислушавшись, уловил за ревом океана его неожиданно тихий, нежный голос: "Капитан Фэрфакс, это я, Джо. Как вы?"
Иосиф пошел на слабый огонек фонаря. Парень стоял на коленях. Иосиф не сразу увидел человека, что лежал на груде мокрой соломы. "Вот, — сказал Джо, — это мой капитан. Только он без сознания". Мальчишка ласково коснулся седой головы. Иосиф опустился рядом. Принюхавшись, размотав пропитанные засохшим гноем и кровью, тряпки, он помолчал: "Кто его так?".
— Этьен, — мальчишка внезапно закусил губу. "Он сначала просто тут его прикованным держал. Потом, как мы бежать хотели, тем месяцем, — мне руку прострелил, а капитану, — мальчишка подышал, — ногу. У меня-то быстро зажило, а у капитана…, - Джо посмотрел на Иосифа блестящими, наполненными слезами глазами. "Я не могу, не могу его бросить, мистер. И пулю вытаскивать я боялся".
— Очень хорошо, что боялся, — ласково сказал Иосиф. "Не плачь, пожалуйста, я твоего капитана вылечу".
— Правда? — совсем по-детски спросил мальчишка.
— Пуля в кости, — подумал Иосиф. "И гангрена, полным ходом. Инструментов тут, конечно, нет".
— Когда Куба? — коротко спросил он.
— Два дня, при таком ветре, — Джо посмотрел на него снизу вверх. "Мистер Иосиф…"
Мужчина вздохнул и потрепал его по голове, — парень отчего-то вздрогнул.
— Придется, конечно, ампутировать ступню, — тихо сказал Иосиф, — но ты не волнуйся. Пока твой капитан не оправится, — я никуда не денусь. Давай, неси сюда ром, тряпки и воду — я приведу рану в порядок. На Кубе достану инструменты, как-нибудь, и сделаю операцию.
— Спасибо, — сглотнул парень. "Я сейчас".
Джо быстро взбежала по трапу. Тяжело дыша, она прислонилась к переборке. Щеки горели. Девушка коснулась ладонью коротких, просоленных волос: "Вот здесь. Здесь он меня потрогал. Господи, да что это со мной?"
Она встряхнула головой и поспешила дальше. Корабль, взбираясь на волны, шел на юг, — подгоняемый сильным ветром.
Часть шестая
Индия, январь 1777 года
Бомбей
Изящный, беломраморный минарет мечети Хаджи Али разрезал ало-золотое небо. Питер Кроу приподнялся в лодке и посмотрел на острова — над Башнями Молчания кружились ястребы, паруса кораблей, стоящих в гавани, были свернуты. На колокольне собора святого Фомы били к вечерне.
Над мощными, коричневыми стенами крепости развевался британский флаг, поблескивали пушки. Питер спросил Виллема де ла Марка: "А что ты из форта переехал, на этот остров, Парель?"
Виллем опустил весла и рассмеялся: "Зачем детей в крепости растить. Ни побегать им, ни поиграть, как следует. В Пареле у нас сад огромный, с прудом, с павлинами — ты же сам видел. Ну, — он обернулся, — рыбы мы с тобой столько наловили, что хоть гостей приглашай. Так и сделаем, наверное".
— Хорошо тут, — сказал Питер, садясь рядом с ним. "Дай-ка, — он засучил рукава рубашки, — тоже, поработаю напоследок, а то там, — он махнул рукой на темную полоску континента, — ни в Дели, ни в Агре — уже на лодке не походишь".
— Там река, Джамна, — ответил Виллем, — но с океаном ее, конечно, не сравнить. А что, — заинтересованно спросил мужчина, — в Кантоне тебе не понравилось?
Питер поморщился и сдул с загорелого лба прядь каштановых волос. "Кому понравится, когда тебя никуда не пускают? Там же нельзя путешествовать — император запрещает. Я хотел в Пекин поехать, тайно, но подумал и решил не рисковать головой".
— Очень правильно, — одобрительно заметил Виллем, постучав себя по бронзовым, чуть выгоревшим кудрям. "Она у нас одна, другой не дадут. И вообще, — он расхохотался, показав белые, крепкие зубы, — мы с тобой слишком молоды, нечего вот так, по-дурацки погибать. Тем более, у меня дети".
— А ведь он мой ровесник, — подумал Питер, привязывая лодку у пристани на Пареле, помогая Виллему сложить рыбу в плетеные корзины. "Двадцати пяти не было еще, а уже двое детей, и Луиза третьего ждет. Не побоялась сюда отправиться, из своей деревни".
Виллем взвалил корзинку на плечо, и они зашагали по узким улицам торгового квартала. "Дела мы с тобой все сделали, — на ходу сказал мужчина, — душу, ты из меня над торговыми книгами вынул, склады проверил. Теперь встретимся с шахом Аламом, поохотимся на тигров, покажу тебе Тадж-Махал — и провожу на шлюпке до корабля".
— Избавиться хочешь, — хохотнул Питер, на ходу заглянув в какой-то храм. "Как-то ведь они тут уживаются, — вздохнул мужчина. "Индийцы, магометане, христиане, парсы. Виллем говорил — евреи тоже есть, из Багдада сюда приехали".
— Конечно, — широко улыбнулся Виллем, сворачивая к европейской части Пареля, — ты же с проверкой сюда явился, дорогой кузен. Присматривать за тем, как я опиум в Китай перевожу.
— Отлично перевозишь, — Питер взглянул на широкую дорогу, что вела к докам: "Они у вас тут не хуже, чем в Портсмуте, молодцы".
— Знаешь, — Виллем опустил корзину на землю и остановился у высоких, резных ворот особняка, — мы тут навсегда обосновались, Питер. Нет смысла начерно строить.
— Да, — вспомнил его собеседник, идя вслед за Виллемом по ухоженной дорожке сада, — сколько его семья тут живет? Больше чем полтора века, если Барбадос тоже считать. Но ведь и это колония.